Дрон на краю света.
Аэрофотография Нины Слепцовой
Ольга Бубич
«Чаша, которую я наполнила энергией с места силы год назад,
почти пуста, и, в жажде заполнить себя чем-то,
начинает вбирать шлаковую информацию.
Мне нужен северный воздух».

Нина Слепцова, якутская фотограф

Безлюдность и просторы нетронутой природы сформировали визуальный язык якутского фотографа Нины Слепцовой [1]: заснеженные улусы с редкими ручейками оленей и замерзшие реки на краю света она рассматривает с высоты птичьего полета. Точнее — с квадрокоптера.
Погружаясь в галерею пейзажных аэрофото- и видеосъемок Нины Слепцовой, неизменно ловишь себя на мысли: Якутия с ее вечной мерзлотой — место, которое одновременно притягивает и жутко пугает. С одной стороны — желанное в привычных переполненных мегаполисах одиночество, предполагающее, наконец, откровенную встречу с самим собой, момент погруженности и сосредоточенности, с другой — настороженный логичный (но совершенно ненужный) вопрос чужака: «А как в таких условиях жить?»

«Север действительно можно либо любить, либо ненавидеть, — соглашается Нина, комментируя свои работы для AyarKut. — Мысли здесь крайние, максималистские, хочется остаться здесь навсегда либо уехать и никогда не возвращаться, а холодный воздух отрезвляет… Очищает. И время на севере словно идет медленнее, позволяя концентрироваться на вопросах, далеких от рутины быта. Когда я снимаю природу, то будто сливаюсь с ней, становлюсь ее частью, учусь наблюдать, пытаюсь наедине с ней разобраться во многих непонятных мне вещах».
И да, в белые просторы Момского или Томпонского районов всматриваться гораздо интереснее, чем, например, в похожую по стилистике серию Данилы Ткаченко «Закрытые территории» [2], где холод используется как символ запустения, метафора «утопичного стремления человека к техническому прогрессу». У Нины Слепцовой суровые условия и вечная мерзлота полны жизни. Пустота здесь богата внутренним содержанием. Молчание звенящего севера — золото. Якутские полотна долин, ущелий и лесов разворачиваются ощущением свободы, гимном красоте земли, намеком на хрупкость человеческого и вечность природного.

Мне нравится, что аэрофотосъемка Нины Слепцовой лишена критической составляющей: изображение природы здесь не используется художницей, чтобы обличать или призывать к действию, сражаться с капитализмом или голосовать за спасение Арктики. Это действительно язык некой по-хорошему «правильной» медитации, возвращение к лесам или оленям в те далекие времена, когда человек видел в них проявление бессмертной мощной и мудрой силы, а не удачно впечатляющий материал для субъективных интерпретаций. Другими словами, это больше одиссея «Пепел и снег» [3] Грегори Кольберта или симфонии Арво Пярта, чем арктическое музыкальное выступление под звуки откалывающихся льдов Людовико Эйнауди [4] или «архитектурно и перформативно инсценированные конструкты» теряющегося в горах Алтая Ткаченко [7]. И сейчас, в мире культа скорости и усталости от «сверхсовременного» искусства, пытающегося поразить сложностью концептуальных многоходовок и все дальше уводящего от чистых художественных высказываний, способных утешать, успокаивать и лечить, лично мне хочется наблюдать именно то, что делает Нина.
Эти ощущения резонируют с размышлениями самой художницы, которая признается, что выбор аэросъемки в ее случае сравним с желанием Икара прикоснуться к небесам. «В детстве я, привыкшая к хэппи-эндам, крайне не любила мультфильм про этого персонажа за его трагичность, а сейчас очень его понимаю… Так же, как и понимаю, почему боги сидят наверху. Мне нравится чувство нашей крохотности по отношению к планете, от этого еще больше укрепляется в подкорке понятие своей “временности”. В окружающем нас хаосе и разрушениях хочется запомнить мир во всей его красоте, и мои особенные места начинаются после переправы через реку Алдан, с Томпонского района и до Момского. Наверное, потому что мне всегда были интересны горы, опасные серпантины, перевалы, бушующие реки и насыщенный кислородом чистый воздух», — рассказывает фотограф.

Простая и одновременно глубокая эстетика якутских пейзажей Нины Слепцовой, возможно, станет хорошим примером, отражающим необходимость возрождения радикального гуманизма и становления нового типа образования, «эстетического и чувственного», о котором, например, говорит в своей лекции [5] писатель и предприниматель Тим Леберехт: «Чтобы сохранить человечность во время очередной промышленной революции, у нас не может быть другого выбора, кроме как творить прекрасное».

Важным также видится тот факт, что сама Нина — якутка, она родилась в селе Сасыр на северо-востоке региона и росла в среде коренных жителей эвенов, которые и сейчас занимаются оленеводством, кочуют и следуют традиционному укладу. Фотографии она училась у родителей, выбравших это занятие своим хобби, и красная комната, фотоувеличитель и любительская документация домашних праздников были частью ее реальности с детства. «Где-то в десятом классе у меня появился первый цифровой Panasonic Lumix. С ним я поехала на месяц в летний спортивный лагерь в горах Черского хребта. Почему-то именно эту поездку я называю началом своего пейзажного пути», — вспоминает Нина.
Естественная погруженность в контекст, который обычно видится иностранным фотографам в оптике либо эзотерически-экзотического, либо сторонне-исследовательского, позволяет художнице документировать окружающую реальность беспристрастно: в ее снимках тайга и вечная мерзлота именно такие, какими их воспринимают местные. Холод — не экстрим, а часть повседневности. Лес — место, где можно гулять в одиночестве. Северный воздух — ресурс для восстановления и очищения от «шлаковой информации».