Текст: Егор Софронов
Фотограф: Виктор Мун

«Идите за Мною, и Я сделаю, что вы будете ловцами человеков» (Марк 1:17) — так в синоптических Евангелиях были призваны первые апостолы: рыбаки на берегу Геннисаретского озера оставили неводы, чтобы примкнуть к откровению борьбы и творчества. Отрекшись от мирского бытования, они приобрели святую харизму убедительности, вдохновение посланничества. В мотиве избрания, преображения централен жест, поступок оставления. Привязанности к земле, к родным, даже оплакивания умирающих родителей должны быть оставлены, сильнее — отсечены, чтобы решимый смог приблизиться к живому истоку истины и сам испытать превращение по его подобию. Все связи, даже самые тесные и с важнейшими людьми, должны быть утрачены. Любое место, даже наиболее трепетно переплетенное со становлением, прирожденностью, наречено сгинуть рано или поздно, распасться. Вместе с необратимой всеобщей материальной энтропией. И если что-то остается, то это тленность. Смертность предзадана как то, что без остатка расщепит все остатки, как конечный остаток без остановки. Подлинное искусство есть не что иное, как разверзтость по направлению к дерзанию и принятию этой невозможности.

Отец родившейся в Ленске в Якутии художницы Ксении Кудриной был рыбаком. На ее выставке в галерее ISSMAG, независимом камерном пространстве в небольшом гараже, нет ее новых работ, авторских рукотворных объектов (кроме одной миниатюрной карты, вложенной в бабушкин погодный дневник). Скорее, она курирует собственные воспоминания, вывозя их, чтобы вспомнить по-новому, подвергнуть забвению, правильно овнутрить. Вывозить: как говорят теперь в просторечии о психическом грузе стресса, как логистически отправляют теперь цепочки поставок (контейнеры, посылки, монтаж).

Оставленность предвосхищает иное, чрезмерное, большее, чем одно. Она всегда уже предваряет: так, рыбаки, став ловцами человеков, оставляют не только ремесло, имена, укорененность, родину — ради борьбы за совершенное мироустройство по ту сторону гибели и неправды — но и самих себя, а затем и следующих за ними. Оставляют их одних, неутешных, но утешением им должно стать их собственное становление ловцами, чтобы пытаться уловить ускользающее. Будучи оставлены ловцами, они в свою очередь оставлены оставаться ловцами, и что они могут улавливать — это все большая утрата. Вне возможности приобретения.

Он был провинциальный художник, живописец-пейзажист в манере парижской школы между сезанновским постимпрессионизмом и матиссовским фовизмом, как они законсервировались в воображении позднесоветской провинциальной интеллигенции, внутренне эмигрировавшей в мировую культуру со всеми ее альбомами по истории искусства, треногами для пленэров, фотолюбительством. Долина Лены и полусельский вид сливались колористически со стремлением к свободному преображению. Он не был признан на национальном уровне, музеями, уйдя и оставив после себя произведения, не заслужившие увековечения. Непризнание, забвение, деэстетизация остатков является универсальным ожиданием: каким образом может быть переозначена посредственность, а личное приобрести всеобщее резонирование? Нужно ли это? Но как бы то ни было, это ждет нас всех, а все наши потуги беспросветны перед лицом тления распада. Сила последней работы Кудриной в постановке этой безбудущности.

Выставка проходит в рамках организованных кураторской Светланой Басковой серии сольных показов «Camera Solitaria» в ISSMAG, задействуя одну стену в небольшом пространстве для представления творчества художников. Кураторское ограничение, имеющее дело то ли с заточением в пространственном стеснении, то ли с модернистской плоскостью, побуждает из сдерживания искать пути творческой изобретательности, громкости, преодоления. Стенка как хранительница семейной истории: бриколаж отца художницы из книжных полок, картин, рыболовных снастей, коммунистических агитпроп листков и экзотических масок тщательно пересобран в неизменном виде в московской галерее. Баскова маркирует связь этой пересборки с картированием, тем графическим принципом, что стал характерным для работ художницы последние четыре года после ее выпуска из ведомого Басковой института «БАЗА», в котором концептуальная оснастка редуктивными процедурами является программной для образовательного процесса.

Оставленный другой отцовской фигурой неологизм — хистори-мейд[1]. Так Анатолий Осмоловский по образцу дюшановского реди-мейда обозначил временные капсулы реального социализма вроде тех, что инсталлировал Ян Гинзбург из интерьера и предметной материальности позднего СССР, апроприируя тотальные инсталляции Ильи Кабакова для мнемонической поэтики уже изнутри опустошений реального капитализма. Mid-century модернизм деревянной мебели, переупотребленный еще «новыми скучными», последователями Стаса Шурипы, на рубеже нулевых и десятых, приобретал у Гинзбурга локализацию в писательских поселках и иных габитусах культурных работников в радиусе 101 километра от Красной площади. У Кудриной же он приобретает нестоличную экстракцию: гибридно приспособленную для Якутии в основанном в 1962 году Ленске, и теперь вывезенную из далекой полуколонии.
Чтобы создать новое, нужно отказаться от претендующего на первенство презентизма и, напротив, рециклировать уже созданное, погружаться в прошлое.

Чтобы стать гражданином мира, вселенским духом, нужно отречься от универсалистской гомогенности и принять свою укорененность, ограниченность, предысторию. Речь идет о нареченности быть неприкаянным вдали от отчизны, о призвании бросить родных непогребенными, оставить прошлое без оглядки. Будучи важным опытом для выходцев из нестоличных и особенно этнически и культурно своеобразных мест, он должен приобрести выражение в пространстве современной культуры.

Примечания:
1 Анатолий Осмоловский. Исповедь художника-авангардиста, часть II // Художественный журнал № 104 (2018).